Стежки-дорожки

Студенты в музее Пушкина

Вот дает старый развратник! - Нигер! - Буржуй! Жил не хуже "новых русских", а еще говорят, что из бедной семьи. - "Новые русские" живут лучше. - Он просто панк какой-то. - В натуре, не хило устроился.

Это современные студенты о Пушкине. И ладно, если бы где-нибудь во дворе или в баре, а то ведь в Государственном музее Александра Сергеевича. Посетителей здесь всегда много. "Не зарастет народная тропа". Но вряд ли именно о таком "народе" писал тогда Пушкин.

В общем, очередной массовый культпоход. Я, сжав зубы, едва сдерживаюсь, чтобы не взвыть Неужели даже здесь никуда не деться от дворовой лексики?! Присматриваюсь, настроение уже испорчено. Длинноволосый блондин слушает плейер, другой парень, побритый налысо, разбегается и скользит в тапочках по гладкому полу. Нашел место для фигурного катания. Еще двое парней с полуметровыми цепочками, свисающими из карманов, усердно рассматривают кондиционер, наверное,думая,что он принадлежал Пушкину Девушки, не привлекая внимания, молча блуждают глазами по картинам, явно не понимая, что в них такого ценного. Цепочки, черные банданы с белыми черепами, бритые затылки - от всего этого у меня начинает рябить в глазах. На раритеты музея они смотрят так, будто у всех дома остались включенные утюги.

- Вы что, никогда не были в музее? - режет слух голос экскурсовода. - В музее ничего нельзя трогать руками! Здесь все на сигнализации! Никто не имеет права разговаривать в музее, кроме экскурсовода! Я уже себя не слышу! Ребята, перестаньте болтать.

Ребята перестают болтать и начинают смеяться Пахнет свежей краской.

- Чистейшей прелести чистейший образец. - доносится уже спокойный голос. - Она любила на балконе! О! - негромко, но так, чтобы все слышали, декламирует длинноволосый блондин.

- А как же безопасный секс? Снова раздается дружный смех.

Следующий зал. Студенты опять скользят взглядом по портретам, рукописям, мебели и вдруг останавливаются, переминаются с ноги на ногу. Мне уже больно на них смотреть. В этом зале им становится неинтересно, а идти в следующий, так мало пробыв в этом, неудобно. Стоят, бедные, и не знают, что им делать. Крутятся вокруг своей оси, теребят цепочки, чешут бритые затылки, невидящими глазами снова и снова проносятся по экспонатам, не понимая, что к чему и зачем они вообще стоят здесь.

В следующем зале происходит то же самое. Студенты выглядят так, будто своим посещением оказали непомерную услугу Александру Сергеевичу.

Я больше не могу за ними наблюдать и пытаюсь разобрать почерк Пушкина. Ничего не получается. Потом я смотрю на самовар, из которого так любил наливать чай поэт Носик у самовара сделан в виде головы орла. После смерти Пушкина орлиную голову запаяли и самовар уже хранили только как память о поэте. А вот и перо, которым Пушкин сделал последнюю запись… почувствовал, как что-то изменилось. Оглядываюсь на студентов и не верю своим глазам: они стоят полукругом и затаив дыхание слушают экскурсовода! Глаза пылают от заинтересованности. Блондин даже снял наушники.

Посмертная маска Пушкина, локон его волос . Студенты боятся оторвать от них глаза. Я так и не понял, что же все-таки произошло. То ли на них так подействовали картины и рукописи, то ли завораживающий голос экскурсовода, то ли они просто почувствовали что-то возвышенное и великое, почувствовали атмосферу пушкинской эпохи. Это был последний зал. Все. На лицах студентов выражается искреннее огорчение. Только почувствовали что-то - и уже все Они медленно выходят. Сами того не замечая, говорят "спасибо". По лицам видно, что все еще думают о Пушкине, о великом русском поэте.

Дмитрий ЛУКИН
"ЛГ"



© Copyright IJC 2000   |   Условия перепечатки